Операция шла медленно. Где-то в хвосте проснулась боль, побежала вдоль спины; Плюш забеспокоился, мешая доктору точно прицелиться на операционное поле: та нахмурилась, сделала еще один укол. Волны теплой дремы вновь понесли его домой, в то ласковое, пушистое, что было его семьей. Мурлыкала мама, дремали, уткнувшись в ее уютный живот, братья и сестра. Плюш был умным котенком, наверное, самым умным в семье, и он скоро начал понимать, что говорят люди.
Кто Жил Всегда говорили про Добрые Руки -- *надо устроить их в добрые руки!*. Это было не очень понятно, но со временем Плюш надеялся разобраться что к чему. А пока мир был прекрасен, играй сколько хочешь, только нельзя ничего разбивать, и разливать тоже лучше не надо -- те, Кто Жил Всегда, очень шумно негодовали из-за этого, а Плюшу не нравилось, когда что-то было громко.
Оказалось, что Добрые Руки -- это когда дают деньги и забирают брата, сестренку; а потом и его тоже -- взяли в руки и непонятно куда понесли. Потом Плюша посадили на мягкое сиденье, двигатель заурчал, машина рванула с места. От неожиданности Плюш чуть было не потерял равновесия, вцепился лапами покрепче -- и выдрал нитку из обивки. *Ух ты, какая игрушка!* -- успел подумать он и тут же получил оплеуху: *Ссуккин-ты-сын! Не рви чехол!* Это было уже и вовсе непонятно и очень неприятно; до этого случая его ни разу не шлепали, даже мама, только когда играли -- да и то понарошку, легонько, незаметно почти.
Вот так и началась новая жизнь в Добрых Руках.
Насчет ниток он понял сразу, повторения не потребовалось. Но были еще и другие вещи, занимательные, интересно пахнущие, шуршащие; на них можно было охотиться -- но никогда ведь не знаешь, а вдруг Добрым Рукам это не понравится? В общем, попадало Плюшу частенько, и было это не столько даже больно, сколько оскорбительно для его самолюбия.
Наконец пришел день, когда терпение его истощилось; он решил сам за себя заступиться. Он ведь не какой-нибудь там дворянин помоечный, он -- русский голубой, сын мамы -Красавицы! И пусть Добрые Руки призадумаются, прежде чем еще раз ударить его! Ну, а как может совсем еще маленький котенок постоять за себя? Когти слабые, зубы пока тоже невелики, но оружие есть, есть!
И вот однажды, после очередной обиды. Плюш с достоинством выступил на середину комнаты и сделал лужу на ковре. Небольшую такую, да и запаха-то настоящего не было -- хороший запах должен появиться месяца через три-четыре, когда кот возмужает; но самый факт возникновения посередине ухоженной чистоты этого безобразия привел Добрые Руки в настоящее бешенство!
Ох, и досталось же ему!.. Оскорбленный до глубины крошечной кошачьей души, испуганный, мокрый, он втиснулся в дальний угол, за пианино, и брезгливо смывал с себя свой позор, мочу и унижение. Ему было прекрасно слышно, как громко и злобно рычит мужской голос и как шелестят в женском примирительные интонации; чаще всего она говорила -- *Он же еще маленький!* Это Плюш понял; *маленький* -- это ласковое слово, он его и раньше часто слышал, когда жил с мамой. Только мама теперь далеко, и ему надо устраивать жизнь самому, и он сможет еще постоять за себя, вот увидите!
Сказано -- сделано. Вечером, когда все Добрые Руки сидели перед ящиком с картинками и музыкой, Плюш прокрался в спальню. Было ясно, что это место для Добрых Рук -- самое дорогое, потому что они всегда говорили -- *В спальню не смей!* Вот как у него -- хвост. Он бы никому не позволил до него дотрагиваться, потому что хвост у кота -- самое-са-мое дорогое, просто бесценное.
Итак, за дело! Но ничего не получилось; он же давно не ел и не пил, а весь запас израсходовал на голубой ковер перед ящиком... ничего. Плюш -- очень умный кот, он умеет ждать, он еще покажет, кого здесь следует уважать, вот только дайте срок...
Крадучись, он ретировался из запретной комнаты и поплелся на кухню. В мисочке что-то было, и на душе у него потеплело; все-таки не забыли, дали любимый творог; может, и не надо их наказывать? Может, они сами теперь все поняли?
После еды кошки всегда умываются, так научила мама, а ее -- ее мама, и вообще все так делают. Преисполненный самых лучших чувств, забыв обиды. Плюш пришел к Добрым Рукам, сел перед ящиком и начал умываться. *Опять ссать пришел, ссуккин-ты-сын?* -- взревел мужчина и пнул кота ногой в мягкой меховой тапочке. Плющ вылетел кубарем из комнаты, не поймешь даже, то ли сам, то ли от пинка. Больно не было. Было -- как бы это перевести с кошачьего? -- погано, пожалуй. Просто кончилось все -- доверие, дружба, интерес. Других Добрых Рук Плюш не знал, а этих знать больше не хотел. И он принял решение -- будет жить сам по себе. В конце концов он почти уже взрослый, уже целых два месяца с хвостиком живет на свете и многое повидал и обдумал. Не будет он больше с ними ни разговаривать, ни играть, пусть как хотят!
Так и повелось. Только одна беда -- стало ему очень неприятно ходить в туалет по-маленькому, все побаливает что-то, тянет как-то внизу живота. А иной раз так захочется -- с трудом успеешь добежать! И конечно, было раз или два, что и не успевал... или три?
Люди говорят, что беда не приходит одна. Вот как-то раз он опять не успел, -- и оказался на улице. Без разговоров, без оплеух. Раньше-то он на улице не бывал, только видел в окно, что там все белое, а кое-где черное и серое проглядывает. Но там было еще и страшно холодно!
V Плюша стали мерзнуть лапы, мороз зубами вцепился в хвост, пришлось его поджать под себя; а лапы-то не уберечь... Невдалеке он увидел металлический ящик на высоких ножках и перебежал туда. Под ящиком было также холодно, но как-то спокойнее, не так ветрено, и казалось -- безопаснее. Минуты шли, тепло начинало уходит из маленького тела, лапы уже и не чувствовали холодного бетона, и тут случилось чудо -- кто-то шел мимо. Плюш позвал. Голос, видимо, уже замерз, зов получился тихим и неубедительным. Плюш попробовал еще разик, но человек в большой шубе прошел мимо, не оглянувшись, и неудивительно -- уши и нос у него были плотно прикрыты меховым воротником...
В то памятное утро Зое не хотелось выходить, очень уж холодно! Но какое-то беспокойство ее гнало: в такой мороз могут птицы замерзнуть, вдруг и подберешь какого-нибудь воробьишку. Правду сказать, ей было как-то неловко за свою сентиментальность: глупости какие -- ходить воробьев искать! А вот черного хлеба к обеду маловато, не хватит, так что есть вполне уважительная причина для выхода. Она надела большую коричневую шубу, поплотнее укуталась теплым шарфом, взяла сумочку и пошла в ближайший ларек, но он оказался закрыт, и теперь, ничего не поделаешь, надо было идти дальше, через квартал -- хорошая булочная, уж там-то все есть.
V соседнего дома Зое послышалось слабое мяуканье. Она посмотрела в ту сторону, никого не увидела и решила, что померещилось: тем более что она была внутренне готова кого-нибудь спасать. Отогревшись в булочной и купив все с запасом, Зоя собралась с духом и выскочила опять на мороз -- и не поверишь, что два дня до весны! Внутренний голос сказал ей, что было бы не так уж и глупо пройти вдоль стены того дома, где ей показалось что-то, мало ли что... И не увидит никто, на лице-то ни одной собаки! И никто не осудит за то, что идет не как люди. (Зоя придавала большое значение правилам приличия, а ходить у людей под окнами, считала она, не прилично!).
Вот так и вышло, что минут через двадцать Плюш снова увидел большую шубу. Теперь она двигалась прямо на него и была такая массивная, прямо страшно! Шуба уже прошла мимо, но остановилась в двух шагах от него и спросила тихим голосом:
*Да где же ты?* И Плюш решился! Он выкатился из-под спасительного ящика прямо под ноги шубе . и хрипло сказал *Мя-а!*
В следующее мгновение он уже был надежно упрятан за теплым Шубиным отворотом, для чего Зое пришлось пожертвовать морозу немного тепла, расстегнув верхнюю пуговицу и опустив воротник.
Спустя полчаса он был уже сыт, согрет, даже причесан мягкой щеточкой и строго обнюхан большим Толстым Котом. Потом он забрался на стол, покрытый толстой скатертью, и блаженно зажмурился. Говорят, что у кошек нет воображения, однако перед тем, как заснуть. Плюш вообразил, что теперь всегда будет так, что больше ничего плохого в его жизни не случится. И закрыл глаза.
Однако справедливость требует рассказать грустную середину истории.
...Плюш боялся ошибиться. Он не был уверен, что ему можно пользоваться туалетом Толстого Кота; он вообще не знал, как решать проблему с туалетом -- а вдруг он опять не понравится, и поминай как звали все его благополучие! И тут светлая мысль озарила треугольную голову Плюша -- надо прятать! Как можно дальше и как можно тщательнее! Вы понимаете, что теперь неприртности начались у Зои? При ее-то любви к порядку в доме и при гипертонии, не позволяющей делать что-либо наклонившись! Только в одном и повезло Плюшу -- Зоя догадалась, что он к порядку не приучен, значит, надо приучать. А приучать она решила по рекомендациям своих любимых книг о кошках -- не битьем, не руганью, а терпением и лаской. В глубине-то души она понимала, что долго не выдержит... Очень уж ее донимало мытье с марганцовкой, мылом, скипидаром, да все в неудобной позе, чуть не лежа, особенно за плитой и под письменным столом. В висках стучало, перед глазами расцветали радужные круги, приходилось тут же садиться на пол и пережидать.
...Все решилось в одну минуту, прямо-таки само собой. Днем, после обеда, Зоя обычно ложилась на полчасика -- почитать газету, да и подремать не грех, дело-то пенсионное. И в этот день она поступила так же. Однако покрывало на постели оказалось влажным, одеяло -- тоже, а на простынях расползалось отвратительное, наглое желтое пятно...
Не успев даже подумать, что она делает, Зоя схватила Плюша за шиворот, распахнула входную дверь и выкинула его на лестничную площадку: *Пошел вон, сукин-ты-сын!*. Потом села на табуретку около двери и заплакала. Слезы были злые, горькие, слезы обиды и несправедливости. Если кого-то спасаешь, а он тебе гадит в постель, то как это назвать?
Голову пронзила острая игла боли, затылок прямо свело. Зоя с трудом поднялась, приняла таблетку, нашла припрятанную сигарету (вместо валерьянки), закурила. Через одну-две затяжки, возмущение, клокотавшее в ней, поутихло, теперь надо было ликвидировать пахучие следы. Толстый Кот уже трудился над ними, вовсю *зарывая* пятна. Еще чуть-чуть и можно было бы выбросить простыни не стирая такие у него были когтищи и такое усердие -- помочь хозяйке. И тут ее уколола одна неприятная мыслишка -- а КТО именно это сделал? Что если Толстый Кот, из ревности? Ведь и у людей такое бывает -- один сделает, а другой за это ответ держит!
Нет, сказала она себе, нет. Правильнее будет думать, что это сделал тот, кто всегда пакостил где придется. Но спокойствие еще долго не возвращалось... Ох, Толстый Кот, не твоя ли работа?
На следующее утро Зоя взяла мисочку Плюша, положила туда хороший кусок отварной курицы и пошла на улицу, к отверстию подвального окна, через которое дворовые кошки проникали внутрь, чтобы погреться на теплых трубах. На ее *кис-кис* отозвалась большая белая кошка, потом одна шоколадная, потом огромный одноглазый котище, а Плюша не было. Она разделила свое приношение на всех и грустно поплелась домой. Что-то было не так. Вот ведь она сейчас сделала доброе дело, угостила зверей и на душе должно быть спокойно, а почему же нет?
Плюш, где ты?
Спустя несколько дней, возвращаясь из магазина, она заметила в начинающих зеленеть кустах серебристо-серое пятнышко. Пятнышко потянулось и сказало *Мя-а!* Взаимной радости предела не было. Уж поверьте! Плюш хромал на заднюю лапу, ранка гноилась, а кончик хвоста был расплющен, как засушенный рыбий плавник, столь же грязен и жутко неприятен самому Плюшу. Ранку промыли, Плюша накормили и вычесали, а для обследования хвоста пригласили доктора -- совсем как будто настоящему Своему коту. Доктор взяла в руки шприц, ну а дальше вы все уже знаете.
Плюш не захотел *говорить*, что произошло с ним в эти несколько дней отсутствия. Но в голове у него что-то явно щелкнуло и стало на место. Теперь это один из самых чистоплотных котов, с которыми я имела счастье познакомиться. Его свистящее и шипящее имя больше никто не вспоминает, а зовут его теперь по-настоящему -- Плюш, за короткий мех. Серебристая плюшевая шубка переливается при каждом его движении, на передних лапах отросли заметные вибриссы, признак мышелова, и недавно он поймал и торжественно принес хозяйке свою первую мышь. (Толстый Кот брезгливо повел усами и с оскорбленным видом удалился на любимый сундук. Не всем дано, знаете ли!). Выбритое место на кончике хвоста заросло нежной новой шерсткой, так что и не заметно, что хвост чуть-чуть короче обычного. После ужина они втроем устраиваются в большом уютном *телевизионном* кресле и наблюдают за происходящим на экране, правда, не все с одинаковым интересом. Плюш прижимается головой к руке Зои и тихо мурлычет, задремывая. Если я правильно понимаю его, то это значит: *Вот и хорошо, мне так хорошо...* И в вечернем таинственном свете к ним в окна заглядывает обыкновенное будничное счастье.