Был канун охотничьего праздника - открытия осенней охоты. Ласковый, не жаркий, нет, а теплый август. Открытие сезона в этот год не откладывали под разными предлогами, и утиные выводки, поднявшись на крыло, еще не успели отлететь на большую воду, а шарились по траве и камышам. Охота обещала быть интересной и, для полазистых, добычливой. Истомившись за длинное и никчемно-пустое московское лето, ощущая внутри своей, прямо скажем, весьма прозаической души пение какой-то поэтической струнки, Боб терпеливо потел в вагоне переполненной дачниками электрички. Он не замечал ни орущих детей, ни грязи, ни вони, глаза его были мечтательно неподвижны. Боб ехал на охоту. Путевку удалось достать в хорошее место, где и утки есть, и чужая дробь на голову сыпаться не будет. Народ также ожидался все больше знакомый, что обещало душевные вечерние посиделки с соответствующим количеством подкрепляющего. Нет, Боб не пьяница, но кто же на охоте не опрокидывал чарочку? А если еще на чужаку, то Боб всегда себе позволял и даже более. Известно, скуп Боб до болезненности, а потому дармовщинка радует его вдвойне. Как и ожидалось, на базе Боб встретил своих давнишних знакомых Кольку да Сашку. Мужики приехали с полдня и уже успели разместиться. Теперь, приняв по маленькой, варили на печке под навесом кондер, раскладывали на столе домашние закуски и разные огурцы- помидоры. Боб потянулся к компании. Колька с Сашкой хоть и знали Боба как облупленного, встретили радушно - старый знакомый. Застолье началось, а так как были мужики до спиртного охочи, то так увлеклись, что не заметили, как все с собой привезенное перелили в себя, да в Боба. С тем и спать легли. Пробуждение было ужасным. Головы гудели как порожние железнодорожные цистерны, глаза не смотрели на мир Божий, но открытие охоты свято, а потому мужики ,ругая свою давешнюю невоздержанность, стали собираться. Пока Сашка с Колькой мучились проблемой, пить им чай или так идти, Боб вдруг подозрительно ожил, заблестел глазами и, быстренько экипировавшись, побежал на утреннюю зорьку. Потащились и мужики. Было прекрасное утро первой охоты. Теплое, тихое, чуть-чуть туманное. Боб остановился на берегу небольшого болотистого озерка, зарядился, и в тот же миг над его головой с мессершмидтным гудением крутанулся табунок еще не различимых в сумерках чирков. Боб натянулся весь как струна и приготовился. Озеро просыпалось, в осоках слышалась возня, плескалась вода, доносилось хлопанье крыльев, кряк. Охотничье сердце трепетало. Свету все прибывало, и где-то бухнул первый выстрел, потом - совсем далеко - торопливый дуплет, и сразу же в воздухе раздался нарастающий свист крыльев, Боб вскинулся , пятизарядка ахнула, и матерый крякаш комом шлепнулся на чистое место в трех шагах от стрелка. Боб прибрал селезня в рюкзак и, окрыленный удачным началом, стал ждать продолжения.
Колька же с Сашкой, чувствуя полный разлад внутри своих организмов, решили не маятся в ожидании милостей от природы, а взять их, лазая по крепям. Благо оба были здоровые как лоси. Однако охота не получалась. Утки и налетали хорошо, и из-под ног вырывались, но то ли отравленные алкоголем мозги отказывались управлять телами друзей, то ли вчерашнее окаянство обидело местных болотных чертей, и они отводили дробь, только стрельба их была безрезультатной, а патронташи сильно полегчали. Наконец с пятого выстрела замучили чирка, проявившего завидное упорство в желании сесть на лужу, в центре которой стояли охотники. Решив плюнуть на такую охоту, мужики потянулись на базу. Боб, взявший еще одну кряковую и гоголя, продолжал торчать на берегу озера, радостный как в день рождения. Cолнце уже давно взошло, начинало припекать, и Боб решил снять куртку. В самый момент, когда куртка уже снята, а руки еще в рукавах, и ружье лежит на рюкзаке, три чирка вывернувшись из-за кустов устремились прямо на Боба. Куртка полетела в сторону, чирки, отворачивая, сбились в кучку, трах!,и все три уточки кувыркнулись вниз к самым бобовым сапогам. Трясущимися руками, шутка ли - одним выстрелом трех, Боб собрал добычу. Закурил, cидя. Волнение, вчерашняя выпивка, выпитое с утра на опохмелку и вдруг пошедшее на старые дрожжи, сразу как-то обессилели его. От тепла и солнца клонило в сон, и Боб снял сапожищи, сунул куртку под голову, ружье под бок и захрапел. Сашка с Колькой понуро брели на базу, и, хотя здоровье у обоих поправилось вполне, настроение было хуже некуда, и даже проносящиеся то здесь, то там над болотистыми лугами утки не привлекали их внимания. Справа завиднелось маленькое озерцо, на воде открыто, внаглую, сидели утки. Друзья воспряли духом и, крадучись, двинулись к воде. Дожидаться утки их не стали. Привыкнув за утро к неудачам, мужики даже не расстроились. Забросили ружья за спины и побрели по бережку. В отдалении на кусту что-то белело. Друзья подошли ближе. На ветвях висели портянки, на земле лежали сапоги, из-под куста торчали босые пятки. Пригреваемый солнышком, обняв ружье, Боб безмятежно спал. Такой картины их настрадавшиеся за утро души вынести уже не смогли. Бобу явно было очень хорошо, а это было несправедливо. Ситуацию требовалось срочно исправить, а так как оба, и Сашка, и Колька были изрядные проехидины, то и метод, не сговариваясь, выбрали изощренный - прихватили бобовы сапоги и смылись.
На базу Боб пришел в портянках. Прокрался задами - стыд-то какой, охотничек на охоте сапоги проспал. Такого позора никакая добыча не покроет. К повеселевшим своим приятелям вышел голый по пояс и босиком, мол жарко, да и ноги пусть отдохнут, подышат после резинок. Напускал на себя Боб вид, будто все у него в порядке, а глазами зыркал тревожно - другой обуви у него не было вовсе. Поездка домой в Москву босиком в голове у него не укладывалась, зато он прекрасно представлял себе все тонкости объяснения с женой по этому поводу. Да и дальнейшая охота однозначно пропадала. Проблема требовала быстрого и дипломатичного решения. Боб подошел к хозяйке базы - вдовой егерихе, маленькой, сухонькой и юркой бабулечке и, потупя глаза, начал объяснять ей суть дела.
- И, милай, - пропела заранее предупрежденная друзьями старушка, - у нас тут цыгане ходют, благодари Бога, что сам-то цел остался. Ты не горюй. У меня в чулане сапоги стоят, от деда остались, так я тебе их дам до дому доехать. - Примерь, милок, - бабка, явно от души развлекаясь спектаклем, выставила на крыльцо пару окаменевших от древности кирзачей. Боб оторопело смотрел на предложенную обувку, он и не подозревал, что на свете бывает такое. Каждый сапог размером напоминал скорее ступу Бабы Яги, и Боб туда мог поместиться чуть ли не целиком. Колька с Сашкой, давясь смехом, уткнулись носами в миски. Ошарашенный Боб, тараща глаза, озирался вокруг. Взгляд его остановился на приятелях и принял осмысленное выражение. Зародившееся подозрение мгновенно сменилось уверенностью.
-Отдайте сапоги, гады! - Боб налился дурной кровью. Мужики отвернули носы, - Грубиян. - Ну, ладно, ребята, - заныл Боб, - пошутили и хватит. Отдайте сапоги. - Это тебе, Боб за то, что ты жмот и халявщик и за то, что утром пренебрег страданиями друзей. Ставь на стол все, что зажал вчера и, черт с тобой, забирай сапоги, у тебя же под матрасом лежат. A. Вайсман http://www.deol.ru/manclub/ohota/index.htm
